Пётр Первый (1937)

Молодой Пётр, в зелёном кафтане с потёртыми локтями, топчет грязь Преображенского двора. Рядом – рыжий Александр Меншиков, мастерит модель бригантины из обломков старой бочки. «Царь-плотник, опять в Голландию рвёшься? – смеётся Меншиков, вытирая смоляные пальцы о штаны. – Опять бояре взвоют, будто медведя на трон посадили». В съезжей избе стрельцы шепчутся у печки: «Немецкое платье носит, табак курит – антихрист». На рассвете Пётр рубит топором бороду боярину Шереметеву, кричит хрипло: «Видишь сажу на стенах? Так и Русь отсталостью прокоптилась!»

После Нарвской конфузии, где шведские ядра крошат русские редуты, Пётр в походной палатке куёт новые пушки. Рядом – пленный шведский инженер в разорванном мундире учит расчётам: «Vinkel… угол, понимаешь?» На Неве, где волны бьются о сырые сосновые срубы, царь сам таскает брёвна, обжигает руки на верёвках. «Батько, Алексей в монахи бежать хочет», – докладывает Меншиков, поправляя треснувшие очки. Пётр молча ломает перо над письмом к сыну: чернильная капля падает на слова «государственный интерес».