Кокфилды (2 сезон)

Корделия каждое утро покупала молоко в угловой лавке на Эджвер-роуд, пока Аполлония, её сестра с шрамом на левой щеке, оставалась в квартире с треснувшими обоями. Сестры молча делили кашу из овсяных хлопьев, избегая разговоров о том вечеру 2015-го, когда поезд метро соскрёб пол-лица Аполлонии. «Ты опять забыла выключить газ», — бросала Аполлония, ковыряя вилкой консервированные бобы. Корделия работала суфлёром в театре «Амбассадор», пряча под платком выдранные клочья волос — привычка с подростничества. По вечерам сквозь тонкие стены доносилась скрипка соседа сверху, Фрэнка, который однажды оставил на перилах записку: *«Ваши колготки цвета ржавчины — как звук ми-бемоль»*.

Фрэнк, пахнущий льняным маслом и старыми нотами, начал появляться в подворотне напротив булочной, где Корделия брала чёрствые круассаны со скидкой. «Ты же видела, как я играл для тебя вчера… или это была *она*?» — спросил он, указывая тростью на окно их квартиры. Аполлония, высматривавшая в тот момент голубей на карнизе, разбила чашку с надписью *«Brighton ‘98»*. На следующее утро Корделия нашла в почтовом ящике билет на концерт в Сент-Мартин-ин-зе-Филдс и обрывок афиши с перечёркнутым лицом скрипачки. Когда лифт в их доме в очередной раз застрял между этажами, Фрэнк прошептал: «Они не поняли, что мы с тобой — одна нота», — а его пальцы оставили жирный след на её лацкане.