Годунов (2 сезон)

В дымных избах Замоскворечья мужики шептались про голодные годы, пока Борис Годунов в тесной светёлке Кремля разбирал челобитные. Его жена Мария, обвитая жемчужной кикой, упрекала: *«Опять казна пуста — хоть волком вой. Сына Фёдора на соколиную охоту отпустил, а бояре Шуйские у крыльца как вороны ждут»*. Дочь Ксения прятала в ларце грамотку от датского принца — письмо пахло заморским воском и тревогой. На рассвете Борис ехал через Арбатские ворота, обгоняя телеги с мёрзлой репой. Боярин Фёдор Романов, зацепившись взглядом за царский посох, бормотал спутнику: *«Лисья шуба, да зубы те же»*.

Зимой 1602-го в съезжей избе на Покровке допрашивали беглого холопа: *«Говори, где Хлопко с шайкой?»* — но избитые губы шевелились беззвучно. В Коломенском Фёдор Годунов, рисуя в тетради голландские крепости, услышал от отца: *«Строить научись — ломать другие будут»*. Ксения, стирая сурьму со щёк, нашла в окне стрелу с берестяной угрозой: *«Царь-детоубийца — жди огня»*. Когда толпа с иконой Николы Угодника вломилась в царские палаты, Борис, спотыкаясь о разбитый кубок с мальвазией, кричал стольнику: *«Коня!.. Нет — сына сначала найти»*. За Яузой уже горели амбары с последним зерном.