Ленинград (1 сезон)

Представляешь: Ленинград в тисках блокады. Величественные купола Исаакия спрятаны под рваными сетками, будто город стыдится своей красоты. Трамваи, словно мертвые железные скелеты, торчат из сугробов. А небо… Чёрт, оно вообще когда-нибудь замолкает? Свист бомб, грохот — кажется, сама земля кричит от боли. И среди этого ада — люди. Тени, обмотанные платками, с глазами, в которых уже нет страха. Только голод. Этот проклятый, леденящий душу голод.

Гитлеровцы думали, что 125 граммов хлеба в день превратят нас в зверей. Ну знаешь, как в дурном сне: толпа скелетов, рвущих друг друга за корку… Ан нет! Вместо клыков — стиснутые челюсти. Вместо рычания — шепот: "Держись, сосед". Но силы-то на исходе. Ладога под льдом, а до "Дороги жизни" ещё месяц. Целый месяц! Как дышать, когда каждый вдох обжигает лёгкие?

И вот слух — будто есть какая-то коса, тонкая, как нитка. По ней можно провезти хлеб. Но знает о ней только один человек — гидрограф Краузе. Парень с лицом учёного крота, вечно пропадавший в экспедициях. Где он теперь? В разбомбленном Петергофе? Под обломками? За ним охотится майор Малинин — наш последний шанс. А вокруг него крутится целый рой судеб: Нина-милиционерша, что в свои двадцать уже забыла, как смеяться; эта американочка-журналистка с вечным блокнотом — то ли шпионка, то ли святая; Анастасия из оперетты, которая теперь греет людей песнями вместо печки… И Соня. О, эта Соня с её близнецами — они будто призраки, эти дети. То ли ангелы, то ли видение от голода.

Интересно, Краузе вообще понимает, что у него в руках — жизни двух миллионов? Или он там, в своей ледяной норке, чертит карты и не слышит, как город стонет? Если б я могла крикнуть ему сквозь время: "Вася, да очнись! Ты наш Моисей, выведи нас из этого ада!" Но пока только ветер воет в разбитых окнах, перемалывая слова в ледяную крошку…