Судьи и судьбы (1 сезон)

На заседании в суде Ленинского района Аркадий Петрович Михеев, судья с пятном ржавчины на мантии от старого утюга, слушал дело Веры Семёновой — местной кочегарки, обвиняемой в поджоге склада. Вера, в выцветшем платке с узлом под подбородком, щурилась на протоколы: «Так я и сказала — крыша текла, дрова мокли. Топила, как обычно». Свидетель, электрик Геннадий, мял кепку: «Дыма было — хоть топор вешай. Она вон как кашляет — сами слышите». Аркадий записыал: «Кашель сухой, прерывистый», потом вытер ладонью подоконник, где лежал обгоревший кусок валенка — вещдок номер четыре.

Вечером Михеев, разбирая папки в кабинете с отслоившимися обоями, нашел фотографию дочери Алины. Они не разговаривали с тех пор, как она ушла из дома после спора о его пенсии («Ты всю жизнь чужие грехи считаешь, а свои?»). В ящике стола — три пустых флакона от корвалола и ключ от дачи, которую не посещал пять лет. На смартфоне с треснувшим экраном — два пропущенных звонка от неизвестного номера. Вытащил из кармана засохший «вертолетик» клена — Алина собирала их в парке в детстве, — положил рядом с делом Семёновой. За окном грузовик с углем для котельной сбросил горсть породы на асфальт: глухой стук, как удар молотка.