Группа узников в лагере возле Мёртвого моря планирует побег через подкоп. Михаэль, плотник из Тель-Авива, замечает трещину в стене барака — под ней рыхлый грунт. Ночью он сдирает кожу с ладоней, выковыривая камни ржавой ложкой. Рядом Лия, медсестра, отвлекает охрану: громко кашляет, стучит жестяной кружкой по полу. "Ещё три дня — и пролезем", — шепчет Михаэль, пряча комок глины под матрас. На рассвете Карл, немецкий журналист, рисует карту на обрывке мешка: колодец в пяти километрах,
Адар, стоматолог за тридцать, каждый день надевает розовые перчатки и чинит кариес в клинике на Дизенгоф. Её ассистентка Яэль, с татуировкой ящерицы на запястье, шепчет: «Пациентка в кресле дрожит, как осиновый лист». Адар щелкает пинцетом: «Зубы как мужчины — если болтаются, лучше удалить сразу». Вечером мать Мира звонит с вопросами про свадьбу: «Тетя Рина спрашивает, когда уже?» Адар бросает телефон в сумку и идет в бар «Казино» на Алленби. Там Ноам, бармен с гитарной струной вместо шнурка на
Знаешь, иногда жизнь подкидывает сюжеты круче любого блокбастера. Вот, например, трое парней из тех самых семей, где религия — всё, вдруг ломают шаблон по полной. Армия! Да ты вдумайся: они же с детства в другом мире, где молитвы и традиции заменяют автоматы. А тут — присяга, форма, эти бесконечные учения... Мне аж мурашки, когда думаю, какой же внутренний шторм у них должен был быть. То ли отчаяние, то ли безумная смелость — но они же пошли наперекор всему: родне, общине, может, даже