Анна, дочь рыбака Лучио, моет полы в портовой таверне "Пескаторе", пока старый радиоприёмник трещит о забастовках в Генуе. Запах жареных кальмаров смешивается с солью. В кармане фартука — ключ от чердака, где лежит сундук матери-цыганки, умершей при родах. "Ты слишком на неё похожа", — бурчит Лучио, чиня сети. Ночью Анна находит в сундуке пачку писем с печатью «Триест», выцветшую фотографию женщины в театральной шляпе и ломберную колоду с надписью "La Rosa Nera".
Знаешь, история эта — будто безумный гибрид фермерской драмы и рок-концерта. Представь: Корсетти, этот чудак в заляпанном комбинезоне, десять лет штабелями укладывал яйца! Классику курам включал — Моцарта, Шопена, — и те, понимаешь ли, неслись как сумасшедшие. А всё почему? Ритм, брат. Ритм и покой. Но конкуренты — ну крысы же, честное слово — подсунули вместо кассет какой-то адский металл. Вообрази: курятник на рассвете, перья летят, а из динамиков орет гитара с перегрузом. Куры… они ж,