Сесилия Хань

Ли Вэй, водитель грузовика из Чунцина, приехал в деревню Юньшань после звонка сестры: «Сяоли пропала три дня назад, искала грибы за старым мостом». В рюкзаке у него — помятая карта, пачка сигарет «Хунцзинь» и треснувшая фотография дочери в школьной форме. На краю чайных плантаций он наткнулся на сломанный велосипед Сяоли, обмотанный лианами, будто лес проглотил его за минуты. Старик Чжан, местный лесничий, чинил забор из бамбука, когда Ли Вэй спросил о девочке. «Здесь всё меняется после заката,
В Фошане 1930-х мастер Ип Ман в выцветшей синей рубахе тренирует учеников во дворе, разбивая кулаками бамбуковые шесты. Город пахнет жареными каштанами и порохом — японские патрули гремят сапогами по брусчатке. После бомбежек Ип Ман таскает уголь на шахте с Лю Чжанем, чьи пальцы всегда в смоле. «Смотри, старик, — Лю хрипит, вытирая лоб, — опять Миура вызывает тебя на бой. Говорит, заплатит мешком риса». Ип молча развешивает мокрые портянки на веревке возле барака, где на стене висит
Ли Сяо, парень в потёртой кожаной куртке, приезжает в Чунцин после десяти лет в Шанхае. На вокзале он спотыкается о ящик с мандаринами, продавщица в розовом фартуке кричит: *«Смотри под ноги, городской!»*. В узком переулке у лавки с лапшой его ждёт Чэнь Юй — бывшая одноклассница, теперь владелица кафе. *«Твой брат исчез через неделю после письма про „старые долги“»,* — говорит она, вытирая стол с пятнами от чая. Ли Сяо замечает царапины на дверном косяке — знак, который они с братом оставляли в
Знаешь, иногда натыкаешься на историю, которая будто за руку тебя хватает и тащит куда-то между реальностью и сном. Вот эти двое... Боже, как же они умудрились так переплестись через годы, расстояния и какие-то невообразимые повороты судьбы? Смотришь и думаешь: "Ну вот как так-то?!" Вроде обычные люди — смеются, дерутся из-за ерунды, чай пьют с печеньем, а потом бац — и кадр, от которого мурашки по спине. Меня до сих пор колбасит от той сцены с часами на вокзале. Ты же помнишь, да?