Адити Говитрикар

В Муссури, на заднем дворе дома с облупившейся синей краской, 12-летний Амит нашел ржавый свисток под кустом жасмина. «Не свисти после заката», — предупредила бабушка, разминая тесто для чапати у печи. Ночью он дунул — из туалета с протекающей крышей послышалось шарканье: «Мальчик... где мои ботинки?» В углу маячила фигура в мундире времен британцев, с гниющими стопами. На рынке в Дарджилинге аптекарь Ранджив нашел в ящике с куркумой записку чернилами 1947 года: «Спрячьте детей до третьего
О, этот фильм! Слушай, я до сих пор не могу прийти в себя — такое редко бывает, знаешь? Помнишь, когда смотришь что-то, и после титров сидишь в темноте, пытаясь собрать мысли в кучу? Вот именно так я и валялся на диване, уставившись в потолок. Там же есть сцена… Боже, даже вспоминать мурашки! Кажется, герои буквально выпрыгивают из экрана, и ты вместе с ними бежишь, споришь, смеёшься — а потом резко обрывает, как будто выдернули шнур из розетки. Честно, я до сих пор не понял: гениально это или
Знаешь, есть такие фильмы, которые как будто цепляются за душу когтями — и этот точно из их числа. Помню, как впервые его посмотрел: сидишь, вроде бы обычная драма, а к середине уже не можешь оторваться, словно тебя втянули в водоворот чужих выборов и последствий. Там всё — про эти перекрестки, где одно неверное решение меняет всё. И ведь веришь каждому персонажу! То ли сценарий гениальный, то ли актёры так вжились, что аж мурашки... До сих пор иногда ловлю себя на мысли: а что, если бы я