Мукеш Ханна

Раджеш вернулся с рисового поля, сапоги в грязи по колено. В хижине застал младшего брата Амита за пересчетом монет из жестяной коробки: «Сколько набрали?» — «Хватит только на муку, если не починим крышу до завтрашнего ливня». На кухне тетя Лалита шинковала имбирь, ворча, что керосин для лампы кончился еще вчера. В соседней деревне Меена, дочь разорившегося лавочника, спорила с матерью: «Отдай мою школу́льную форму — устроюсь на фабрику ткачихой». Мать швырнула комок куркумы в кипящее молоко:
В Мумбаи пятнадцатилетний Арджун Прадхан тренируется бить по мячу ржавой битой за хлипким гаражом. Отец-таксист ругает его за дыры в школьной форме: «Сначала оценки, потом твой дурацкий крикет». Арджун прячет потрёпанный блокнот с расчётами ударов под матрас, где хранит фото деда — капитана команды в 70-х. В соседнем чайном ларьке друг Рави шепчет: «Слышал, турнир в Бангалоре? Приз — 50 тысяч. Но как ты уедешь, если мать заставила продать велосипед?» Арджун перебивает: «Вчера старик Шарма
Представляешь, актер средних лет — талантливый, известный, но вдруг как будто высохший творчески. Сюжет-то какой! Чувак в кризисе решает: «А сыграю-ка я сурового мента по всей системе Станиславского». Ну, то есть не просто притвориться, а вжаться в роль так, чтоб даже мозги перестроились. И вместо того чтобы книжки листать, берет да прибивается к настоящему копу — этакому грубоватому, с лицом «видал виды», который преступников гоняет не по сценарию. Вот они и потянулись: артист с блокнотиком