Эрол Бабаоглу

Эмир, парень из Кадыкёя, подрабатывает на стройке у бухты Золотой Рог. Его сестра, Айше, каждое утро разливает чай в пластиковые стаканы у пристани, ругается с рыбаками из-за цены на ставриду. В соседнем квартале Фатиха Лейла, дочь владельца текстильной мастерской, крадет обрезки ткани для своих эскизов. «Опять в отцовских счетах копошишься?» — бросает Эмир, заставая её за столом с кипой бумаг. Она молчит, прячет под столом синяк на запястье. На старом рынке Капалы Чаршы вспыхивает драка:
Эмир, турецкий журналист из Стамбула, находит в архивах деда потёртый блокнот с координатами в горах Качкар. Вместе с греческой археологом Ирини, которая скрывает долги за раскопками на Родосе, они едут в заброшенную деревню, где сталкиваются с немецким охотником за артефактами — Людвигом. Тот в разговоре бросает: *«Ваши предки уже проиграли эту игру»*, показывая фото древнего медальона, украденного из музея Загреба. По ночам Эмир слышит крики чаек над Босфором, хотя до моря 300 км, а Ирини
Знаешь, иногда натыкаешься на фильмы, которые как осенний дождь — вроде ничего особенного, а потом неделю ходишь мокрый под кожей. Вот эта картина... Боже, даже не знаю, с чего начать. Помню, как впервые увидела сцену с поездом — сердце в пятки ушло, а пальцы вцепились в подушку так, что потом перья вытаскивала. Там ведь не про спецэффекты или громкие взрывы, понимаешь? Всё тоньше: как герои молчат пять минут, а ты уже рыдаешь в три ручья, потому что воздух на экране густеет от всего