В старом доме района Ла-Виктория в Лиме Хуан, реставратор с потёртым чемоданом инструментов 80-х, находит под слоем штукатурки письма на аймара, адресованные его покойной матери. Его сестра Мария, фармацевт с татуировкой *sangre de grado* на запястье, настаивает: «Папа говорил, что эти стены вручную лепил дед — тут нет места для чужих секретов». В углу мастерской валяется сломанная кукла-мохингада, а запах масляной краски смешивается с ароматом чича, который готовит соседка донья Роса. При
Камила роется в телефоне Хавьера, пока он спит, залитый светом уличного фонаря из окна их квартиры в Барранко. Находит переписку с Сарой: *«Завтра в офисе закончим то, что начали»*. В шесть утра она уже трясет Лусияну у дверей её киоска на рынке Суперсабадо — та разворачивает стопки газет с липкими от сока манго страницами. «Он изменяет с коллегой!» — Камила мнет в руке чек за аренду зала, где должна пройти их годовщина. Лусиана, жуя жареную юку, бросает: «Сначала убедись. Помнишь, как ты
Знаешь, иногда фильмы цепляют не спецэффектами, а тем, как в них путаются человеческие чувства. Вот представь: где-то на перуанском побережье, где волны бьются о камни, как сердце об ребра, разворачивается эта жутковатая история. Женатый парень с рыбацкой лодки — вроде обычный, крепкий, лицо обветренное — а внутри весь горит от запретной любви к другому мужчине. И ведь не просто влюбился — он же в этом консервативном городишке, где каждый сосед тебя знает с пеленок, где даже чайки, кажется,