Реза, 23 года, студент кинофакультета в Тегеране, тайком снимает документалку о протестах возле метро "Энгелаб". Его сосед Амир, худой парень в очках с треснувшей дужкой, хранит под кроватью флешки с запрещёнными фильмами: "Фассбиндер, Джармуш, даже старые иранские нуары — всё, что вырезают из программ киноклубов". Они собирают подпольные показы в заброшенной хлебопекарне на улице Азади. "Если спросят — говоришь, мы тут лаваш печём", — бормочет Амир, настраивая
Представляешь, 1953 год, Иран — всё будто на пороховой бочке. Только народ вздохнул с облегчением при докторе Мосаддыке, как опять вернулся шах со своими порядками. Улицы кипят: то демонстрации, то столкновения… А посреди этого хаоса — Шахерезада. Ну та самая, из клана Дивансаларов, которые, знаешь, при дворе все ниточки дергали. Она же не старшая и не младшая — вечная участь среднего ребёнка: вроде и не на виду, но огонь в глазах! Учится на врача, между прочим, что для девушки тогда — не
Знаешь, история эта всегда меня трогает до мурашек. Представь: отец души не чаял в Юсуфе, своем младшеньком, а старшие братья от другой жены — ну как это часто бывает — просто зеленились от злости. Ну и что придумали? Да типичную братскую «любовь» — собрались пришить парнишку, да в последний момент струсили. Вместо этого столкнули бедолагу в колодец — мол, караван подберет, и нет проблемы. А папаше врут, дескать, волки разорвали. Чистой воды классика: зависть плюс трусость — гремучая смесь! Вот