Ну представь — твой парень всерьёз увлечён переодеванием в солдата XIX века, а ты даже не можешь отличить эполет от погона. Вот и Соня в полном ступоре: ну как можно тратить выходные на беготню с муляжом ружья? Ссорились, конечно, до хрипоты — отношения трещали по швам, будто старый паркет. А потом... Знаешь, как бывает? Вроде злишься, а сам невольно копаешься в себе. И тут — бац! — семейные альбомы оказались круче детектива. Бабушка на фотке 1943-го смотрит так, будто видит тебя насквозь, а
Кто сказал, что у войны не женское лицо? Смотришь на плакат с Родиной-матерью или тот монумент на Мамаевом кургане — и сразу вопросы. Женщина, которая жизнь даёт, сама идёт её отнимать… Не парадокс ли? Мне кажется, это как красная тревога: если они взялись за оружие, значит, всё — крайняя черта. Страна на краю. А ведь брали. Тысячами. Представь — 800 тысяч! Я вот пытаюсь вообразить эту толпу на стадионе, и не получается. А они не на трибунах — в окопах, госпиталях, небе. Медалями награждали,