Озан Агач

Аслан приезжает в Стамбул после похорон отца, который разбился на машине у Босфора. В квартире на узкой улочке Бешикташа он находит пачку неоплаченных счетов за электричество и потёртый блокнот с записями о долгах. Сестра Зейнеп, поправляя платок на голове, бросает: «Они уже звонили. Говорят, если не вернём за неделю, квартиру заберут». За окном гудят паромы, а Аслан копается в старом сундуке — под школьными грамотами лежит фото: отец в молодости стоит рядом с Эдипом, местным барыгой, улыбаются
Арда, худощавый паренёк лет двенадцати, каждое утро проверял капканы у края степной деревни, где глиняные дома сливались с рыжей землёй. Его дед, Мехмет, хрипло ворчал за завтраком: *"Опять шерсть волчья в загонах… Не к добру это"*. Сестра Зейнеп, стирая окровавленную тряпку у колодца, шептала соседке про пропажу овец — третью за неделю. Арда находил следы: не собачьи, глубже, с отпечатками когтей. На базаре старик-торговец сушёным инжиром показывал шрам на руке: *"В 65-м тоже
Представляешь, жил-был парень Махир в Турции 70-х — ну тот еще сорвиголова, не из тех, что дрожат в углу. Собрался жениться на красотке, всё уже готово, гости на пороге… И тут как гром среди ясного неба: отца его, Кара-Назифа, на смерть засудили за убийство! Говорят, мол, старик кого-то прикончил, но Махир-то знает — не мог его батя, хоть и крутой нравом, вот так запросто человека убрать. Всё внутри у парня вскипело: бросил помолвку к чертям, решил правду искать. Ну а как иначе? Своя кровь