В дождливом Париже 1832 года Виктор Гюго, склонившись над столом в кабачке *Черный кот*, переписывает листовки с яростными стихами против короля. Рядом Жан-Люк, типограф с обожженными пальцами, шепчет: *«Жандармы у порта Сен-Дени рыщут — твои строчки им как нож в горле»*. Ночью, пробираясь через квартал Марэ, Виктор прячет рукописи под мостовой у дома №9 на улице Розье — там уже лежат письма Бланки и потрепанный экземпляр *Прав человека*. Утром дочь Адель, заваривая чай из мяты, находит в
Знаешь, как иногда вроде бы безобидное решение переворачивает всё с ног на голову? Вот Жан-Пьер и Натали — милая парочка, решили завести английского бульдога. Ну, думали, «милый пёсик, диванный увалень»… Как бы не так! Трезор — а это имя пса — оказался настоящим ураганом в образе морщинистого комка мышц. Жан-Пьер, бедняга, видимо, представлял себе прогулки в парке и благодарные взгляды жены. А получил… Ну, например, разорванные диваны, лужи в самых неожиданных местах и ночные концерты под
Представляете, обычный дед — семьдесят лет, похоронил жену, а тут ещё три взрослых сына, которые друг с другом как кошка с собакой. Ну Лео, конечно, не из тех, кто руки опускает. Взялся за голову: мол, негоже родной кровине по углам разбегаться. Да как начал выкручиваться! То хитростью, то шуткой, а то и вовсе — притворится, будто сердце прихватило, только чтоб Давид с Максом за одним столом уселись. Симон, правда, вроде попроще был, но и тот упрямился — яблоко от яблони, как говорится. Честно,
Знаешь, иногда натыкаешься на фильмы, которые как старый фотоальбом — вроде ничего грандиозного, но трогают за живое. Вот эта история про того самого чудака в шляпе... Боже, как же она меня зацепила! Помню, сидел вполутьмы с чаем, который к третьей сцене уже остыл, и ловил себя на мысли, что улыбаюсь глупо в экран. Там есть момент с аккордеоном на пустынной улице — даже не спрашивай, почему, но у меня мурашки поползли. Такое ощущение, будто режиссёр шепчет: *«Смотри, это про тебя»*, хотя я в