1991 год. Сразу после падения железного занавеса, американская журналистка Рут отправляется в Польшу, чтобы узнать об истории своей семьи и посетить места, где выросли её родители. В этом путешествии её сопровождает отец, Эдек, который не хочет ворошить прошлое и делает всё возможное, чтобы саботировать поездку. По мере того как Рут углубляется в поиски, перед ней открываются не только факты о прошлом её семьи, но и скрытые раны, которые оказались глубже, чем она могла себе представить. Эдек,
Йонас щелкал ручкой, глядя на экран с расписанием поставок. За окном офиса на Friedrichstraße плелась Шпрее, отражая серое небо. Лина, закинув ноги на соседний стул, жевала берлинский брецель, тыкая в калькулятор: *«Если груз из Гамбурга опоздает на сутки, старик Флемминг разорвет контракт. Ты видел его последнее письмо?»* На столе валялись квитанции с печатями «Срочно» и кружка с остывшим кофе — автомат в холле снова сломался. В архивах под скрип люминесцентных ламп Йонас наткнулся на
Хиро, 17 лет, переезжает из Парижа в Берлин к отцу-журналисту, которого не видела с детства. В съемной квартире на Шпреевальде, где пахнет сыростью и старыми книгами, они едят карривурст из бумажных тарелок. «Ты похожа на мать», — бормочет отец, разбирая архивные фото протестов 80-х. Девушка находит в шкафу её старый платок с вышитыми анархистскими символами. В школе в Лихтенберге одноклассник-скинхед швыряет в неё банку колы: «Француженка, тебя здесь не ждали». После уроков Лена, дочь польских
О, этот фильм! Помню, как я наткнулся на него случайно — думал, очередной детектив с шаблонным сюжетом, но как же ошибался. Главная героиня… Ну, она меня сразу зацепила. Не та типичная «суперледи», что всех спасает в лабутенах, а живая — с трещинами, сомнениями, иногда даже злая. Как будто настоящий человек, знаешь? Были моменты, когда я вообще забывал, что это кино. Вот сцена в полутемной квартире — свет мигает, тени ползут по стенам… У меня аж ладони вспотели, серьезно! А потом внезапно