Лиза, 17 лет, и Катя, 15, живут в деревянном доме на окраине Нижнего Новгорода. По утрам Лиза варит овсянку на газовой плите, а Катя отказывается есть, уткнувшись в потрёпанный учебник по биологии. «Опять эта каша, — бормочет она, — лучше бы яйца пожарила». Лиза молча достаёт сковороду с пригоревшим краем, разбивает два яйца — желтки сразу прилипают к металлу. После школы сёстры идут через промзону: Катя подбирает ржавые болты для своей коллекции, Лиза курит «Беломор», пряча руки в карманы
В станице Еланской лето 1920-го. Казак Степан Громов, затянутый в кожаную портупею, прячет в сарае раненого брата Мишку, которого красные объявили дезертиром. Сестра Матрёна, перебирая грязное бельё в корыте, шипит: «До рассвета вывези, а то отец с печи слезет — обоих прибьёт». На базаре Степан сталкивается с комиссаром Фроловым в засаленной фуражке — тот тычет пальцем в листовку: «Ваш Дон теперь наш, Громов. Где братец прячется?». Вечером в хате пахнет жжёным подсолнухом — старик Громов,
Вот Настя — провинциальная девчонка, влипла в московскую круговерть. Устроилась в престижную контору, да не куда-нибудь, а прямиком к Кире Георгиевне — подруге мамы, которая, увы, уже давно не с ними. Всё вроде налаживается, ан тут — бац! — покровительница скоропостижно отправляется в мир иной. И вместо неё компанию возглавляет её сынок Глеб. Ну тип — красавец, холостяк, все дела. А дальше — как в дурном сне. Этот Глеб вдруг начинает вокруг Насти крутиться: взгляды затяжные, подарки, свидания.
Знаешь, есть такие истории, от которых мурашки по коже — вроде бы романтика, а под обложкой сплошная трещина. Вот как с Надеждой Аллилуевой. Представь: девочка двенадцати лет, в доме родителей-революционеров, где вечно толкутся подпольщики с горящими глазами. И среди них — он. Тридцатичетырёхлетний беглый ссыльный с Кавказа, харизматичный, грубоватый, с таким взглядом, будто уже тогда видел себя хозяином полмира. Как тут не влюбиться? А дальше — всё как в дурном сне, который почему-то называют