Tom van Kalmthout

Дюко сидит на кухне с синим линолеумом, ковыряет ржавым ножом в велосипедном насосе. «Он все равно свистит, как та женщина с попугаем», — бормочет он, вытирая руки об засаленную штору в горошек. Рой, в пиджаке с оторванной пуговицей, режет картошку на табуретке, складывает кожуру в карман жилета. «Завтра дождь будет», — говорит Дюко, тыча пальцем в запотевшее окно. Рой поднимает голову: «Вчерашние облака были похожи на вареные яйца. Ты не видел, куда я положил молоток?» На полу — лужа масла от
В лесистой местности под Утрехтом семья Ван дер Зан — мать Марьет с термосом холодного кофе, отец Бас, пытающийся собрать палатку с поломанной молнией, и подростки Лотте и Йорис — разбивают лагерь у озера. Лотте прячет сигареты под спальным мешком, пока Йорис дразнит её из-за переписки с одноклассником Тибо. *«Ты даже палатку не можешь поставить, а лезешь в мой телефон»,* — бросает Лотте, швыряя в брата пластиковый стаканчик. Марьет, вытирая пролитый на карту йогурт, требует от Баса «хотя бы
Вот как можно пересказать эту историю, будто её вспоминает приятель за чашкой кофе: Представь: 1940 год, Роттердам в руинах. Том, парнишка лет тринадцати, остаётся совсем один после той чёртовой бомбёжки. Родители... даже тел не нашли, говорят. До сих пор помню, как мурашки по коже, когда он рассказывал про дымящиеся развалины вместо дома. Отправили его к каким-то дальним родственникам в глухую деревушку — ферма эта ж в трёх часах от цивилизации! Ну а что делать сироте? Только злость и