Лейла, 17 лет, дочь Али и Фатимы, жила в узком переулке Стамбула, где белье сушилось на веревках между домами. Отец чинил станки на ковровой фабрике, мать шила платья соседкам — денег едва хватало на чай и хлеб. Когда пришел счет за электричество, Али бросил пачку сигарет в мойку: *«Иди к Челикам. Там хоть накормят»*. Лейла протирала пыль с фотографии сестры, погибшей год назад в том же доме — на столе остались ее серебряные сережки. Во дворце Челиков, где мраморные полы блестели как лед, Лейла
Али, младший из братьев, копался в старом комоде отца в квартире на окраине Кадыкёя, когда нашел потрепанный конверт с координатами острова у побережья Бодрума. На обороте — пятно от кофе и неразборчивая подпись: *"Мурат, 1998"*. Вспомнил, как отец, задыхаясь от кашля в больничной палате, прошептал: *"Там... не для денег"*. Внизу, на кухне, мать стучала ложкой по кастрюле, готовя чечевичный суп, а радио бубнило о забастовке докеров в Измире. Али спрятал конверт под свитер,
Эмир каждое утро покупал *симит* у уличного продавца возле паромной переправы в Бешикташе, специально проходя мимо витрины бутика, где работала Лейла. Она вытирала пыль с манекена в синей куртке, когда замечала его тень — он прятал за пазухой потрёпанный блокнот с набросками её профиля, сделанными во время обеденных перерывов. «Опять за хлебом? У тебя от муки в карманах дырки», — смеялась она, кидая ему яблоко из своего ланч-бокса. По вечерам они сидели на ржавой скамейке у причала, слушая, как
Представь: обычная девчонка из стамбульских переулков, которая даже кофе на раздаче в кафе путает, внезапно начинает видеть… ну, это. Тени, которые шепчутся за спиной, силуэты в зеркалах, которых нет, когда оборачиваешься. Сначала думала — глюки от недосыпа, пока однажды в метро к ней не прилип какой-то полупрозрачный тип с лицом как у её покойного деда. Вот тут-то всё и завертелось. А ещё эти странные сны про старую мечеть, где ветер гудит как живой, и голос, который твердит: «Имя твоё —