Мы из Кронштадта (1936)

Матрос Артём Балашов, с лицом в пороховой копоти, пробирается через разбитые баррикады к порту. Его тельняшка порвана у плеча, сапоги заляпаны грязью от взорванной мостовой. В кармане — обгоревшая фотография жены, найденная в развалинах дома на Якорной площади. В штабе комиссар Воронин, в кожаном пальце со следами машинного масла, тычет картой в стол: «Белые у Толбухина маяка. Если не отобьём к утру — гавань потеряем». Балашов хрипит: «Патронов на две обоймы осталось», на что Воронин бросает ключи от склада: «Собирай, что горит — туши, что тонет — добивай».

На рассвете Балашов с бригадой из пяти человек — среди них девушка-связистка Маша с перебинтованной кистью и юнга Петька, 15 лет, в шинели на три размера больше — минируют подходы к форту «Обручев». В ход идёт всё: обрезки труб, консервные банки с гвоздями, порох из разбитых снарядов. Маша, закусывая губу, скручивает провода: «У них пулемёты «Максим», а у нас — ржавые берданки». Балашов, разбивая ящик прикладом: «Зато у них нет «Марсельезы» — и начинает петь хрипло, сбиваясь на кашель. К утру, когда белые идут в штыковую, из окопов летят самодельные гранаты с надписями «Получи, Деникин!». Петька, с перекошенным лицом, тянет штык из живота офицера в золотых погонах: «Это за папку, сволочь!» — и падает, схватившись за окровавленное ухо.