Большая война (1959)

В долине под Турином, в деревне Сан-Джованни, Лука Бартоли, фермер с обожжёнными от солнца руками, каждую ночь перевозил раненых в телеге, прикрытой сеном. Его соседка, медсестра Мари Леру из Лиона, стирала бинты в ледяной реке, шепча: *«Кровь не отстирается… но попробую»*. В заброшенной часовне на холме они хранили консервы — тушёнку с фабрики брата Мари, пахнущую железом и перцем. Однажды утром Лука нашёл в кукурузном поле дезертира-австрийца, Эриха, с перевязанным глазом. *«Стрелять будешь?»* — хрипел тот, сжимая пряжку с орлом. Лука бросил ему лопату: *«Рой. Пока не начали бомбить»*.

В госпитале на улице Монтевидео, где пахло карболкой и гнилыми яблоками, Мари спорила с хирургом Клодом: *«Ампутация? Но он же сможет ходить…»* — *«Ты хочешь, чтобы сгнил заживо?»* Тем временем капитан Шульц, немой от газа под Верденом, вёл отряд через Альпы. В его кармане лежала фотография дочери с оторванным уголком — остальное съела крыса. Когда солдаты ворвались в Сан-Джованни, Лука заперся в амбаре с тремя винтовками и бочкой селитры. *«Слышишь? Гранаты… как пустые банки по мостовой»* — крикнул он Эриху, но тот уже бежал к перевалу, оставляя кровавые следы на камнях. Мари, спрятав детей в винный погреб, разбила лампу о бочку с маслом: темнота пахла жареным миндалем.