Домой! (1982)

Лёша ковыряется в радиодеталях, разложенных на кухонном столе. Рядом — Марина, её пальцы в угольной пыли от газетных набросков. «Север, — бормочет она, — там белые медведи и никто не кричит через стенку». За окном пятиэтажки гудят «Жигули», а с третьего этажа доносится голос Галины Семёновны: «Убери болты, Николай, опять дети в грязи ковыряются!». Отец, пряча жестяную коробку за холодильник, хрипит: «Заводской брак, ещё пригодятся». Вечерний чай остывает в стаканах с потрескавшимися ободками, на плите шипит картошка в подсолнечном масле.

На вокзале ребята толкаются у расписания. Старик с овчаркой у ларька «Пиво-воды» машет рукой: «Бункер за школой №12 — там немцев хоронили». Марина тащит Лёшу через пустырь, мимо ржавых качелей и разбитой куклы с одним глазом. В подземелье фонарик выхватывает газету 1943 года: «Николай П., пропал без вести…». «Это же…» — Лёша тычет в фамилию. Внезапно скрипнула дверь — на пороге отец, мотнул головой: «Собирайтесь. Завтра в пять утра — на вокзал». В жестяной коробке вместо болтов — билеты до Сочи. Марина шепчет: «Он же говорил, что ненавидит море». За окном стучит дождь, а Галина Семёновна, не отрываясь от швейной машинки, роняет: «Всё равно шторы не успею…».