Гани (2022)

В Мумбаи, на переполненном рынке Кроуфорд, 19-летняя Амита Шарма роется в ящиках с подержанной электроникой. Ее пальцы задевают треснувший экран старого телефона — точно такой же, как у ее младшего брата Динеша, который пропал три месяца назад после ночной смены на фабрике. «Сколько?» — голос Амиты дрожит, но продавец-сикх, обмахиваясь газетой, бросает: «800 рупий, или иди к полицейским, если ищешь благотворительность». В кармане у нее только 450, скопленные от продажи самодельных браслетов на пляже Джуху.

За углом лавки с пряностями, где пахнет куркумой и жженым сахаром, Амита сталкивается с Рави — долговязым парнем в потертой футболке с логотипом закрытого кинотеатра. Он выхватывает у туриста кошелек, но роняет его при виде шрама на ее запястье — такого же, как у его сестры, погибшей в давке на мосту Элфинстон. «Ты знаешь, где их держат?» — Рави разворачивает crumpled map с пометками красным маркером: доки, склады, подпольные клиники. Амита молча достает из сумки фотографию Динеша, где он в кепке с вышитым попугаем — подарок на 15-летие. «Если соврешь — верну деньги за кофе, который ты стащил у меня вчера», — бросает Рави, пряча лицо под капюшоном, пока они обходят полицейский пост у завода «Старлайт».