ЕВА (2021)

Ленц Шмидт, пятнадцатилетний парень в потёртой кожаной куртке, каждое утро пробирается через руины восточного Берлина, объезжая трещины в асфальте на старом велосипеде. В рюкзаке — бутерброд с ливерной колбасой, которую мать завернула в газету со статьёй о «новой угрозе с севера». По дороге он видит, как рабочие в оранжевых жилетах заваривают трубы возле полуразрушенной телебашни. «Опять свет вырубили на районе, — бормочет Ленц, замечая потухшие окна в их панельной пятиэтажке. — Мама уже неделю стирает вручную». Дома отец, доктор Арно Шмидт, ставит на стол банку солёных огурцов и карту с отметками «NEURO»: «Завтра в шесть утра на платформе «Цоо». Без опозданий». Ленц молча ковыряет вилкой холодную картошку — знает, что спорить бесполезно.

В подземном ангаре под Потсдамской площадью Роза Вайс, девятнадцатилетняя механик с татуировкой «08/15» на запястье, чинит повреждённую кабину Евы-02, вытирая масло ветошью. «Твой папаша опять хочет, чтобы ты сел в эту консервную банку? — хрипит она, затягиваясь сигаретой. — Ты даже яиц пожарить не можешь, а должен спасти мир?». Ленц, примеряя шлем с потрескавшимся визором, слышит через динамики голос отца: «Активация через три минуты. Координаты — Дрезден, сектор C4». На мониторе мелькают кадры: тени, похожие на гигантских медуз, плывут над Эльбой, сдирая обшивку с бронепоездов. Роза бросает гаечный ключ в стену: «Если сдохнешь — проездной на метро не вернёшь. Лежу в тумбочке, под журналом».