Хуа Цянь, прачка с обострённым нюхом, разгадывала запахи как ребусы — след йода на рубашке клиента, привкус жасмина на шарфе танцовщицы. В подсобке прачечной «Чистый лист» она наткнулась на окровавленный платок, принадлежавший Цзинь Мин, дочери муниципального чиновника. «Ты чувствуешь миндаль в этой крови?» — Цзинь прижала платок к ране на плече, глядя, как Хуа сортирует бельё. Их сделка оформилась между стуком швейной машинки и гулом улиц Шанхая: прачка ищет улики через запахи, а аристократка
Сяоли в десять лет нашла раненого единорога в заброшенном парке за своим кварталом в Шэньчжэне. Она спрятала его в сарае на заднем дворе, где хранились старые велосипеды и коробки с новогодними фонарями. Каждое утро перед школой девочка тайком брала из кухни морковь и капусту, а вечером чистила рану зверя ваткой, смоченной в бабушкином рисовом вине. «Ты как панда, только с рогом», — шептала она, завязывая грязный шарф вокруг шеи единорога. Мать заметила пропажу овощей: «Опять крысы? Или ты
Линь Мэй, 24 года, перебралась из деревни под Чунцином в Шанхай, устроилась официанткой в кафе «Золотой лотос» на улице Хуайхай. По вечерам писала портреты туристов за 50 юаней, смешивая краски в жестяной банке из-под печенья. В комнатке над прачечной, где пахло сыростью и жареным тофу, она дорисовывала детали: трещину на вазе с пионами у клиентки в шляпке, родинку на щеке мужчины в костюме. «Слишком много синего в тенях», — бросила как-то Сяо Хуэй, соседка-парикмахер, разглядывая эскиз. «Ты бы
Знаешь, история этого парня — просто жесть. Представь: живешь ты веками, а удача к тебе спиной повернута намертво. Денег — кот наплакал, сам не поймешь, то ли ты человек, то ли проклятый дух, и прошлое будто туманом затянуто. Ну и судьба, да? Вот встретил он когда-то девушку — в эпоху этих ваших цинских императоров, еще при косичках да паланкинах. Ушли вдвоем в горы, думали, тишина да облака их спасут. Ан нет! Пролетели годы, грянула Республика, города заполонили фонари да паровозы… А она —