В парижском квартале Марэ Амели Дюваль, швея с улицы Розье, обнаруживает в подкладке поношенного пальто, принесенного в ремонт, пачку писем на итальянском. Чернила выцвели, но подпись «Энцо» различима. Она находит в кармане билет на поезд Париж—Марсель с датой прошлого октября. В кафе «Ле Пти Шенуа» грузчик Поль, регулярно заказывающий кофе с ромом, шепчет: «Этого типа искали гестапо. Сгорел в Лазурном в 43-м». Амели сшивает обрывки: письма упоминают бар «Альбатрос», куда она приходит под видом
В Париже, на улице Риволи с ее мостовыми из потертого булыжника, Каролина Шери коротает дни в мастерской, заваленной образцами кружев и эскизами корсетов. Ее клиентки — жены банкиров и вдовы колониальных чиновников — торгуются из-за цены шелковых лент. «Мадам Дюваль, вы же знаете, гипюр из Брюсселя теперь везут контрабандой через Антверпен», — бросает Каролина, закалывая манекен булавкой. По вечерам она заходит в кафе *Le Procope*, где соседи шепчутся о ее покойном муже-социалисте, погибшем в
Лючия, дочь сицилийского винодела, приезжает в Марсель с чемоданом, набитым сушеным инжиром и бутылкой оливкового масла с фамильной этикеткой. На вокзале Сен-Шарль она спотыкается о ящик с персиками, которые рассыпает Антуан — коренастый фермер в заляпанной глиной рубахе. «*T’es sourde ou quoi?*» — бурчит он, собирая фрукты, но замечает на её ладони шрам от обрезки лозы, как у его покойного отца. Лючия молча протягивает ему инжир, указывая на царапину на его предплечье: «*Antibiotico