Саймон шагает вдоль валунов Стоунхенджа, пальцы скользят по шероховатому камню. «Здесь резали не землю, а мясо», — говорит он, показывая на кости с зарубками из раскопок в Даррингтоне. Археолог Мейкс втирает грязь с обсидианового ножа: «Не алтарь, а кухня бронзового века». Потом камера прыгает в Камулодунум: Боудикка в разорванном плаще кричит на толпу иценов, «Римляне берут наших дочерей как подать!» За кадром — треск горящих домов, в пепле находят обгоревшую куклу-лошадку. В Уитби аббат
В кабинете на Даунинг-стрит Эмилия Кларк, поправляя смятый шарф, листала отчёты о нехватке угля. За окном дождь стучал по крышам чёрных кэбов, а на столе остывал чай в чашке с трещиной. «Докеры в Ливерпуле снова заблокировали порт, — сказал советник Грэм, указывая на карту красными отметками. — Говорят, если зарплату не поднимут, сожгут склады». Эмилия перебила: «А что с поставками в Глазго? Там дети в школах без отопления». Грэм молча развёл руками, за его спиной телеэкран мигал сводками о
В Риме, 1600 год. Караваджо, с запахом дешевого вина от одежды, тащит тело утопленницы из Тибрa через переулок к мастерской у площади Навона. Монахи-кармелиты, заказавшие «Смерть Девы», ворвались в помещение с криком: «Вы написали блудницу вместо Богоматери!» Художник, вытирая кисти об холщовый фартук, бросает: «Святость — в трещинах на пятках, а не в ваших позолоченных рамах». Заказчики уходят, хлопая дверью; модель, полуразложившаяся, лежит на столе рядом с банками свинцовой белилы. Арль,