Глория Оллред

Деклан Харрис, бывший боксер с сломанным носом и шрамом над бровью, разгружал ящики в автосервисе на окраине Глазго, когда в дверь постучал Эван МакКой. В руках у Эвана дымился стаканчик кофе из ларька у метро, на лацкане пальца — рыжие пятна ржавчины. *«Старина, тут дельце. Пять минут, двадцать штук. Как в старые времена»*, — просипел он, разминая перчатку с оторванным пальцем. Деклан молча вытер руки об комбинезон, вспомнил счет за химиотерапию матери и кивнул. Через три часа они стояли у
Глория Оллред сидит в своем лос-анджелесском офисе, заваленном папками с делами *Картер против химического завода*. На столе — остывший латте из кофейни через дорогу. В дверь стучит Линда Мейерс, медсестра, которую уволили после жалобы на харассмент. «Вы уверены, что мы сможем доказать связь между увольнением и моим заявлением?» — Линда перебирает край пиджака. Глория достаёт распечатку переписки с коллегой-администратором: «Вот письмо, где ваш начальник называет вас *проблемной*. Это старт».
Джонатан Хаммер, бывший фермер с обветренным лицом, каждое утро чинит забор из покорёженных досок за домом — тот трещит под ветром, как кости старика. Его жена Маргарет, в пятнистом фартуке, копается в подвале, где пахнет сыростью и керосином; между банками с консервами она находит коробку с выцветшими письмами. «Ты обещал сжечь их после пожара», — бросает она за ужином, кладя конверт с обгоревшим углом рядом с тарелкой картофельного пюре. Старшая дочь Эмили, 17 лет, втихомолку фотографирует