В доме Саваркаров в Насике, 1901 год. Винаяк, 18 лет, рвет газету с заметкой о казни братьев Чапекар. «Ты думаешь, стихи изменят что-то?» – брат Ганеш стучит кулаком по столу, где лежат листовки с переводами Мадзини. Через три года Винаяк в Лондоне топит печь в съемной комнате на Грейт-Колледж-стрит: пламя пожирает письмо от отца с угрозами отлучения от касты. «Ваш трактат *1857* – это измена», – шепчет курьер из India House, передавая пачку запрещенных брошюр в обложках Библии. 1925 год,
В Мумбаи, среди шума рыночных прилавков и гудящих рикш, Рави, 27-летний уличный фотограф, находит в кармане старого пиджака, купленного на барахолке в Дхарави, ключ от сейфа с гравировкой *«АШ-72»*. Его подруга Мира, студентка-археолог, узнает символ на ключе — трезубец, связанный с закрытым храмом Кали на окраине города. «Тыы вообще представляешь, что там может быть?» — спрашивает она, разглядывая ключ под светом дешевой гирлянды в своей однокомнатной квартире. Рави молчит, вспоминая, как
Адити, 23 года, протирает стойку в кафе *Chai Corner* на переулке Лоха-Чоук в Дели. Её сосед Рахул, программист с мешками под глазами, каждый вечер заказывает масала-чай и ворчит: «У вас молоко всегда пригорает. Научись регулировать плиту». Она бросает ему в ответ кусочек имбиря: «Сначала приберись в своей квартире — оттуда пахнет старыми чипсами». Между ними висит недоговоренность: вчера он случайно увидел, как она рыдала в подсобке из-за долгов за аренду. На овощном рынке Ганди-Базар Адити
Адитья, индийский репортер с потрепанным блокнотом в кармане рубашки, пробирается через толпу на рынке Асан. Возле лотка со специями он замечает Сурена, гида в выцветшей куртке, который шепчет: «Твои вопросы пахнут бедой. У храма Пашупатинатх ищешь правду? Там молчат даже боги». В кармане Адитьи звонит телефон — треснутый экран мигает сообщением: *«Они знают про встречу у реки. Не приходи один»*. На полчаса позже, прячась за колонной в кафе с липкими столами, он слушает официантку Лалиту: «Мой
Раджеш, работник кабельной компании в провинциальном городке, нашел тело мужчины в овраге за рынком, когда чинил оборванные провода. На трупе были сандалии с оторванной подошвой, а на запястье — дешевые пластиковые часы, остановившиеся в 2:15. "Смотри, даже мухи не сели", — пробормотал он, заметив, что рана на виске аккуратная, как будто вырезанная трафаретом. Вместо звонка в полицию Раджеш зашел в чайную "Ганга", где местные обсуждали вчерашний матч. Хозяин, Сунил, вытирал
**Первый абзац:** Акаш и Прити Рой с дочкой Джухи живут в Мумбаи, в своей квартире. Вечером, когда Прити разогревала ужин, а Акаш проверял почту, в дверь вломились трое. Хануман, здоровяк с татуировкой на шее, сразу схватил Джуху, прикрыв ей рот. "Шшш, девочка, не ори". Ромео, похитрее, тыкнул ножом для овощей (он валялся на столе) в бок Акашу: "Двигайся к дивану, медленно". Третий, Мама, молча заблокировал вход. Телевизор глухо бубнил про крикет. Запах недоеденной пиццы
Раджеш, слесарь с обожжёнными кислотой пальцами, каждое утро заворачивал лепёшки в газету с заголовками о выбросах. Его район в пригороде Мумбаи утопал в серой дымке от соседней фабрики по переплавке батареек. Начальник Гупта, в костюме цвета хаки, тыкал в него сигарой: «До пятницы очистишь старые цистерны за стеной — бригаде премия. Нет — ваши контракты в мусоре». Дома жена Сара, стирая школьную форму сына в тазу с жёлтой водой, шипела: «Опять легкие у Ани горят. Скажешь им, что мы не крысы?»
Раджив, 23-летний курьер из переулков Старого Мумбаи, каждое утро заваривает чай с кардамоном в крошечной лавке отца. Его сестра Прия, медсестра в муниципальной клинике, пропала после ночной смены. В полицейском участке инспектор Сингх, перебирая бумаги с пятнами кофе, бросает: «Без денег твоя сестра – просто ещё одна папка в архиве». Раджив находит в её комнате разорванную записку с координатами заброшенного дока и запачканный глиной значок с логотипом «Shakti Industries» — компании, чьи
Представь себе Банарас — город, где песок дороже золота, а по узким улочкам шастают то ли бандиты, то ли революционеры-наксалиты с стволами наперевес. Тут две местные семейки, Кашияпы и Мишра, уже не знают, из-за чего вообще переругиваются. То ли из-за песка, то ли просто привыкли ненавидеть. Их склоки давно превратились в кровавую игру: кто кого переживёт? У Кашияпы есть дочь — Баччи. Восемнадцать лет, глаза как у газели, а сама наивная, будто вчера из храма вышла. А у Мишры — Рахул.
Знаешь, история эта — просто американская мечта наоборот. Представь: Ом Шастри, типичный self-made миллионер с индийскими корнями, вдруг летит вниз головой из-за какого-то дурацкого кризиса. Всё рушится — бизнес, дом в Штатах, даже золотой унитаз, наверное, забрали. А банк, как злой учитель, тычет пальцем: "Сто штук баксов за месяц, или прощайся с крышей над головой!" Ну и куда бедолаге деваться? Пришлось родовое гнездо в Индии выставлять на продажу — вот тут-то и начался настоящий