Несмотря на то, что у Ванины Гуарраси — ну прямо безупречная карьера в отделе по борьбе с мафией в Палермо, она вдруг решает всё бросить и переехать в Катанию. Нет, не потому что ей там солнце светит ярче. Просто… настал момент. Слишком много боли, слишком много прошлого, которое уже не отпускает. Теперь она — замначальника местного отдела по расследованию убийств. Вроде как тоже серьёзно, но с чуть меньшим градусом смертельной опасности. Хотя, зная Ванину, всё равно без приключений не
В старом порту Катании, между ящиками с тухлой рыбой и ржавыми якорями, Ванина Мантовани ковыряла ногтем засохшую кровь на рукаве пиджака. Ее коллега, Лука Бьянки, затянулся «Мальборо» и бросил окурок в лужу с мазутом: «Синьора вице-квестор, контейнер №18 — там не груз, там мясо. Три трупа, обернутые в сетку для трески». Она достала блокнот с детскими наклейками (подарок дочери) и записала: «Via Dusmet, 5:30 утра. Следы грузовика — шины Pirelli, свежий дизель под воротами». На обратном пути
Лука, пятнадцать лет, каждое утро чинит сети на каменной пристани в Портовереде — рыбацком посёлке, где даже церковные колокола звучат приглушённо из-за тумана. После того как его отец исчез во время ночного лова, мальчик начал находить в семейном сарае странные вещи: мокрые следы, ведущие к заброшенному колодцу, обрывки карт с отметками возле скалы «Костлявый палец». Бабушка Марта, разбирая в кухне вяленую треску, бросает ему: «Перестань копаться в том, что утопленники оставили. Море здесь
София, 27 лет, протирает стойку в семейном кафе *Alba* на окраине Милана, пока её младшая сестра Клаудия, 19, в джинсовой куртке с выцветшим принтом The Clash, грузит коробки с канноли в старую Ape Piaggio. «Снова забыла про скидку для синьора Луки! — бросает София, перебивая гул кофемашины. — Он десять лет берёт один эспрессо в семь утра». Клаудия хлопает дверцей фургончика: «А он десять лет не оставляет чаевые». Их спор обрывает звонок от нотариуса — тётя Роза, владелица крохотной оливковой
В Палермо, на рынке Балларо, Винченцо Маттарелла торгует тунцом с утра, пока его сын Лука разгружает ящики с лимонами. В переулке за ларьком дочь Клаудия спорит с рыбаком: «*Чи мурири за фамилья?*» — бросает он, швыряя на землю пачку сигарет «Мальборо». Винченцо запрещает детям подходить к порту после заката, но Лука ночью пробирается к консервному заводу — там в ржавых контейнерах лежат свёртки с кокаином под маркой оливкового масла. Утром в церкви Сан-Доменико священник находит в ящике для
Марко, 27 лет, таскает коробки с кальмарами на рыбном рынке Риальто в Венеции. Его сестра София, худышка в заляпанном краской фартуке, рисует акварелью мост Риальто, пока туристы тыкают пальцами в ее мольберт. «Почему бы тебе не изобразить что-то пооригинальнее?» — бросает американец в гавайских шортах. София молча смачивает кисть в воде из пластикового стаканчика. Вечером они едят пасту с дешевыми мидиями у плиты в съемной квартире с отслаивающимися обоями. Марко достает конверт с билетами в
Знаешь, иногда смотрю на старые вещи — пыльное радио с потрескавшимся корпусом, компас, который давно забыл, где север, или этого ржавого оловянного солдатика с отбитой саблей... Кажется, будто они нарочно молчат, пряча внутри целые вселенные. Вот представь: карильон, который заклинило лет двадцать назад. Стоит как памятник самому себе, а внутри — сотни мелодий, застрявших между шестерёнок. И ведь кто-то же их когда-то слушал, под них танцевал или плакал. А Базилио... Эх, этот чудак! У него дар