Анна-Мари Кадьо

Лиам, 24 года, моет чашки в кофейне *La Brume* на углу улицы Сен-Дени. Его крохотная квартирка над химчисткой пахнет сыростью из-за протекающей крыши. Вчера Софи, соседка-графитистка с розовыми волосами, случайно вылила акриловую краску на его единственную белую рубашку. «Извини, я потом отстираю», — бросила она, убегая на велосипеде с покосившейся корзиной. Лиам не ответил — привык, что после смены его ждет только гитара с порванной струной и конверты от матери, которые он не открывает с
Знаешь, история про этого парня Виктора — она прям за душу берёт. Пятнадцать лет, папа умер, и всё рухнуло в один миг. Пришлось им с мамой свалить из Парижа в Квебек, будто жизнь перезагрузить. Новый город, снег по колено, язык чужой… Ну ты представляешь, да? Подросток, а уже столько на плечах. А потом этот случай. Не выдержал он как-то — прогнал школу, бродил без цели. И вдруг — бац! — видит сверху, на крыше, фигуру. Стоит парень, ветер куртку треплет, смотрит вниз. У Виктора аж сердце в
Знаешь, есть один фильм, который до сих пор заставляет меня оглядываться в темноте. Представь: девяностые, Квебек вот-вот может стать независимым — второй референдум на носу, народ на взводе. А тут ещё зима, такая, что снег хрустит как кости под сапогами, и где-то в промёрзших улочках Нотр-Дам-де-Граса... брр, даже писать жутко. Объявился маньяк, и не где-нибудь, а прямо среди своих. Вот сидят соседи в этом старом доме — все друг друга вроде знают годами. Но когда трупы начинают находить,
Знаешь, иногда попадаются такие фильмы, после которых словно пелена с глаз спадает. Вот этот — из тех самых. Помню, как впервые его увидел: сидишь, попкорн жуешь, а к середине уже забываешь, что ешь. Просто впитываешь каждую сцену, как губка. Главный герой там... Боже, как же он меня бесил сначала! Вечно ноет, всё не так, мир видит в чёрно-белых тонах. А потом — бац! — сцена в подворотне, где он плачет в голос, и ты вдруг ловишь себя на мысли: "Чёрт, да я же тоже так делал". Как будто