Милли Гибсон

Лила Прайс, девятнадцатилетняя бариста из лондонского кафе *Bean & Beyond*, впервые заметила странности, когда чашка латте внезапно зависла в воздухе, а чайник зашипел на древнескандинавском. «Ты тоже это видишь?» — спросила она мужчину в клетчатом пиджаке, который в тот момент ковырял в тостере вилкой. «Временные петли, — буркнул он, не отрываясь от прибора. — Зовут Доктор. Бежим, пока не началось». Через час они стояли на крыше музея естественной истории, наблюдая, как статуя динозавра
Доктор в потертом коричневом пальто мечется по переулкам возле Тоттерс-лейн, размахивая сонной отверткой. Донна в мятом свитере тыкает в него пальцем: «Ты специально вернулся, чтобы мой обед сгорел?» Из канализационного люка выползают мохнатые рептилоиды с когтями, пахнущими ржавчиной. В кафе на углу Уилфред роняет чашку с какао, замечая фиолетовое свечение за окном. «Дождь из метеоров, — бормочет он, поправляя берет. — Опять эти гадости из космоса». Доктор тащит Донну к старой телефонной
Знаешь, иногда попадаются фильмы, после которых сидишь и долго перевариваешь — как будто проглотил солнечный зайчик, а он внутри превратился в калейдоскоп. Вот эта история... даже не знаю, с чего начать. Там такие моменты, когда камера цепляется за детали — трещинку на чашке, тень на стене, — и ты вдруг ловишь себя на мысли, что это не просто картинка, а какой-то шепот души. Главная героиня, она же... Боже, как она смотрит! Глазами будто проживает сто жизней за раз. А тот эпизод с полем и