Томас Риккеварт

Ларс, студент-архитектор из Утрехта, каждое утро заваривал кофе в крошечной квартирке над каналом, пока разглядывал старые чертежи мельниц. Его соседка Элси, работавшая в кафе *De Groene Appel*, однажды притащила ему потрепанный дневник прадеда: «Смотри, тут про подземные тоннели под холмом Амеронг… Говорят, там спрятаны камни, которые шепчут». Они нашли карту с отметками у заброшенной фермы, где Элси в детстве собирала землянику. «Ты веришь в духов ветра?» — спросил Ларс, копая лопатой вязкую
Йорис каждое утро заворачивал селедку в газету для рыбацкого лунча, пока мать, Марлен, пересчитывала монеты в кассовом ящике. Его велосипед, покрашенный в синюю краску с ржавыми пятнами, стоял у входа в магазин «De Zilte Wind» на набережной Роттердама. После школы он находил Люка у причала — тот чинил мотор лодки, бросив на песок промасленную куртку. «Твой старик бы уже давно бросил эту рухлядь», — говорил Люк, тыча отверткой в деталь. Йорис молчал, сжимая в кармане старую зажигалку отца с
Люк, мойщик посуды в брюссельском кафе *Le Vieux Chêne*, нашел в старом ящике с чайными ложками потрескавшуюся карту 17 века. На полях — пометки чернилами: "Scheepvaartkanaal", "Z33", кружок вокруг района Антверпена. За углом, у фритюрницы, студентка-архивистка Лотте в очках с переклеенной дужкой спорила с ним о расшифровке: «Тут не канал, а подземный ход. Видишь, линии идут под Гран-плас?» Они спустились в подвал букинистического магазина на Rue des Bouchers, где
Представь парня, который вечно балансирует на грани между прошлым и настоящим: Лондон, Брюссель, Стокгольм — его мир сшит из контрастов. То он втирается в подпольные тусовки Мадрида, пытаясь забыть, как предал его лучший друг в Тель-Авиве, то внезапно оказывается втянут в авантюру с арт-контрабандистами где-то на задворках Антверпена. Всё это замешано на адреналине, ночной тоске и моментах, когда кажется, будто границы между странами — просто иллюзия. А ещё эти женщины… Каждая как шторм: то
Знаешь, есть такой тип — Артуро, называет себя свободным художником, но по-моему, он больше похож на анархиста с кисточкой. Говорят, вся Европа о нем трещит: то музей оккупирует с перформансом про «искусство вне рамок», то банкирам спать не дает своими соцсетями, где клеймит корпорации. А ещё он в Копенгагене целую коммуну раскрутил — сборище таких же идеалистов, готовых ради идеи хоть стену голыми руками ломать. Европол, конечно, уже зубами скрипит — собирают на него досье, а он им как в нос