Франсуа Лорике

Лука, 27 лет, замешивает тесто в булочной на улице Пети-Карро в Марселе. Запах корицы смешивается с криками утренних клиентов: *«Два багета и этот пирог с ревенем, быстро!»*. После смены он встречает Амиру, студентку-архитектора, у фонтана на площади Жюльетт. Она протягивает ему листовку с объявлением о съёме комнаты в Лионе: *«Ты же ненавидишь малиновое варенье, которое шеф добавляет в круассаны. Хватит это терпеть»*. Лука молча ковыряет трещину на столе, думая о ссоре с шефом из-за сломанной
Карле Бем уже стукнуло 35, а жизнь её — как заезженная пластинка: офис с пыльными папками по недвижимости, вечный кофе из автомата и тишина в пустой однушке после работы. Ну, тишина — это громко сказано. Со слухом у неё совсем швах, приходится носить этот противный аппарат за ухом. Зато губы читает мастерски — иногда кажется, что люди специально шевелят ртами как рыбы, лишь бы она не расслышала лишнего. И вот однажды начальник, видимо сжалившись, подкидывает идею: «Возьмём стажёра?» Парень-то,
Знаешь, иногда думаешь — как люди вообще пережили ту войну? Вот представь: крохотный французский городок, будто сошедший с открытки, а вместо велосипедов у ратуши — немецкие патрули. Четыре года. Целых четыре года эти люди просыпались под гул моторов, а засыпали со страхом, что ночью в дверь постучат. Не киношный ужас, нет — настоящая жизнь, где голод скребёт под рёбра круче крыс в подвалах, а соседский взгляд может оказаться смертельнее пули. Ты идешь за хлебом, а в очереди — тишина. Не потому