Юлиан Лефевр, 16 лет, каждое утро покупает *pain au chocolat* в булочной на углу rue de Rivoli, перед тем как сесть на метро до лицея в 10-м округе Парижа. Его соседка по парте, Люси Дюмон, рисует в тетради карикатуры учителя химии, шепча: «Если он еще раз уронит колбу, я добавлю ему третий подбородок». Вечером Юлиан находит в почтовом ящике конверт с гербовой печатью — уведомление о назначенной государством невесте, Мари Клеман. Она переезжает из Марселя, носит кожаный браслет с гравировкой
**Первый абзац:** Адель Дюваль, тридцати лет, бухгалтер в парижской логистической фирме, получает конверт с толстой бумагой. Это письмо от нотариуса Лефевра из Нанта. "Мадемуазель Дюваль, ваша тетя, Женевьева Мартель, скончалась. Вы указаны наследницей ее дома на улице Кребийон, 12, и доли в фарфоровой мануфактуре "Бле де Лимож". Требуется ваше присутствие для вступления". Адель, привыкшая к метро Line 13 и отчетам в Excel, в шоке. Она едва помнит тетю. Бросает кофе в
В дождливом Сен-Клере, крошечной деревушке с покосившимися сараями, 16-летняя Майя копается в старом сундуке на чердаке. Находит письма матери, которая уехала в Марсель пять лет назад. Отец, Анри, грузчик с постоянно запачканной маслом рубахой, запрещает ей искать женщину: *«Она нас бросила, как ржавый гвоздь. Забудь»*. Майя тайком договаривается с Лео, сыном местного рыбака, который чинит сети на берегу. *«Твой моторка ещё ходит?»* — спрашивает она, пряча под плащом карту с пометками
Карле Бем уже стукнуло 35, а жизнь её — как заезженная пластинка: офис с пыльными папками по недвижимости, вечный кофе из автомата и тишина в пустой однушке после работы. Ну, тишина — это громко сказано. Со слухом у неё совсем швах, приходится носить этот противный аппарат за ухом. Зато губы читает мастерски — иногда кажется, что люди специально шевелят ртами как рыбы, лишь бы она не расслышала лишнего. И вот однажды начальник, видимо сжалившись, подкидывает идею: «Возьмём стажёра?» Парень-то,
Знаешь, иногда думаешь — как люди вообще пережили ту войну? Вот представь: крохотный французский городок, будто сошедший с открытки, а вместо велосипедов у ратуши — немецкие патрули. Четыре года. Целых четыре года эти люди просыпались под гул моторов, а засыпали со страхом, что ночью в дверь постучат. Не киношный ужас, нет — настоящая жизнь, где голод скребёт под рёбра круче крыс в подвалах, а соседский взгляд может оказаться смертельнее пули. Ты идешь за хлебом, а в очереди — тишина. Не потому