Ли Чен копался в старом сундуке на чердаке деда в Хельсинки, вытащил потрепанный дневник с картой Шанхая 1930-х. «Ты опять за этими глупостями?» — Анника, его соседка, протянула кружку с облепиховым чаем. Он проигнорировал ее, заметив на полях пометку о храме Лунцюань и фразе «огненный журавль». Через три дня, несмотря на метель, Ли улетел в Шанхай, прихватив только рюкзак с термосом и фото деда в военной форме. В переулке возле рынка Юйюань старик Цзюнь чинил велосипед, когда Ли показал ему
Ээро, вонзив нож в брюхо трески, нащупал под чешуей полиэтиленовый пакет. "Perkele, опять этот белый порошок", — пробормотал он, вытирая окровавленные руки о фартук. Линус, его напарник по рыбному цеху, отодвинул ведро с потрохами: "Брось это, иначе тебя найдут в проруби, как Юкку". Вечером у Ээро в съемной квартире на Камппи треснуло окно — через дырку влетела бутылка с запиской: "Lopeta, или следующий раз будет коктейль Молотова". На следующий день банда на
Только представь: только-только ребенок родился, а его жена вдруг прозревает — мол, материнство это вообще не её, и срывается в Испанию, бросив ему сверток с орущим комочком. Вот это поворот, да? А бедняге вместо планируемого "папа на подхвате" приходится враз научиться всему — от подгузников, которые вечно протекают в три ночи, до колик, от которых хоть святых выноси. И ладно бы просто выживать, но нет — он же внезапно влипает в этот безумный мир мамских чатиков, совмещая пеленки с