Элли, канадский реставратор картин, прилетает в деревню на греческом острове Тинос после смерти отца-археолога. В его мастерской, пропахшей льняным маслом и пылью, она находит коробку с выцвевшими письмами на турецком и обгоревшую фотографию 1974 года: мужчина в военной форме, похожий на отца, стоит рядом с разрушенным домом. «Ты не спрашивай, кем он был до тебя», — говорит соседка Ирина, разносящая сырники по утрам, но забирает конверт с печатью архива Салоник. В портовой таверне Костас,
Сара, мойщица посуды в чикагском ресторане "Голубой лотос", прячет руки в резиновых перчатках даже в жару. Когда на кухне разбивается тарелка, она машинально шевелит пальцами — осколки сами собираются в мусорное ведро. Гэвин, повар-курильщик с татуировкой ящерицы на шее, шипит: "Опять забыла снять перчатки? Тебя Карл по крошкам хлеба найдет". Он знает про ее "проблему": случайно разбитые окна в их квартире на Уэст-Сайде, сломанный лифт, который починился сам после
Знаешь, я недавно посмотрел одну картину, которая врезалась в память как шприц в вену после полуночной смены. Там про… ну, в общем, про тех, кто бегает по больничным коридорам в скрипучих кроссовках и спасает жизни, пока все остальные спят. И нет, это не про геройство с оркестром и медленными поворотами камеры — всё как в жизни: усталые глаза, нервный смех сквозь слёзы, пачка печенья в подсобке как главный ужин. Меня поразило, как там показали эту невидимую паутину между людьми — когда одна