Катержина, студентка пражской академии искусств, обнаруживает в подвале общежития старую камеру с плёнкой, где запечатлен её покойный брат Мартин за неделю до самоубийства. Кадры показывают незнакомый двор с ржавыми качелями и граффити в виде совы. Она подключает к поискам соседа Лукаша, который работает ночным смотрителем в метро и коллекционирует билеты с надорванными углами. "Ты уверена, что хочешь это раскопать?" — спрашивает он, поправляя очки с заклеенной дужкой. Они отслеживают
**Первый абзац:** Мартин и Давид, в гараже за старым "Шкодой", нашли деньги Павла. Много, в старом чемодане. Павла, их соседа из деревни под Трнавой, не было – уехал на заработки. Решили взять. Сумки наспех собрали, на поезд до Праги сели. Мартин все оглядывался, пальцы дрожали. "Типа, поехали в Прагу?" – Давид усмехнулся, купюры в туалете пересчитывал. Запах пива "Златы базант" в вагоне висел. В Братиславе остался ржавый гараж и пустой сейф Павла. **Второй
Представьте ситуацию: Якуб, хваткий бизнесмен, мечтает превратить полуразвалившееся здание в роскошный отель. Но вот незадача — на первом этаже как кость в горле торчит уютный книжный магазинчик. Заходит он туда, думает — ну, уговорю арендаторов съехать, и дело с концом. Ан нет! Встречает трёх неформалов: две девчонки — одна с огненными кудрями и взглядом в никуда, вторая — боевая брюнетка с блокнотом, да ещё парень в очках, который то ли философствует, то ли просто странноват. И все они свято
Знаешь, иногда натыкаешься на мысли, которые будто выдернуты из твоей собственной головы. Вот как с той работой, где автор разбирает, почему мы так цепляемся за старые привычки, даже когда они нас явно губят. Серьёзно, это же про всех нас! Как будто внутри сидит упрямый трёхлетка, который орет: «Нет, не буду пробовать брокколи!» — даже если это давно уже не брокколи, а что-то вроде токсичных отношений или работы, убивающей душу. Интересно, правда? Мы же умные существа, теоретически. Но на
Представляешь, 1947-й — время, когда воздух пропитан духом бунта, а каждый день будто обещает вечность. Ваньке Хайнцу только стукнуло девятнадцать, а он уже щеголяет в пестрых пиджаках, острит так, что народ покатывается, и дерзит направо-налево. Сбежал из дома, как ошпаренный — мол, свобода, искусство, Париж! Жил, словно в тумане: сигаретный дым, ликёр, да эти женщины... Боже, какие они были — с хитрыми улыбками и взглядами, от которых мурашки по коже. А Яна? Встретил её в подпольном кабачке —