Ким Джэ-вон

В провинции Сондо, среди дымящихся чайных домиков, Хван Джин-и в синем чимаччогори с вышитыми журавлями танцует перед гостем из Сеула — Но Мён-собом. Его пальцы в чернильных пятнах перебирают свиток с неудачным стихом. «Хабу, ваши строки плоские, как рисовая бумага без тени», — смеется Джин-и, поправляя серебряную шпильку в волосах. Позже, в своей комнате с ширмой из павлиньих перьев, она разворачивает подаренный им нефритовый гребень, заворачивает его в шёлк и кладёт рядом с детской куклой,
Чхве Минхо, семнадцать лет, каждое утро просыпался под гул метро возле станции Итхэвон. Его комната — узкий угол в квартире на четвертом этаже, заваленный нотами и дисками с записями Moonchild и Helloween. После уроков в школе «Сонглим» он прятался в заброшенном гараже за супермаркетом, где репетировал с группой: барабанщик Пак Джунсок, воровавший палочки из музыкального класса, и басистка Ли Юнджи, дочь владельца рыбного магазина. «Если опоздаешь еще раз, — царапала Юнджи струны, — я тебе
Знаете, это вообще задумано по мотивам той самой корейской сказки про Кончхи и Пхатчхи… Но тут всё перевернули с ног на голову! Представляете? Я всегда думал, что Кончхи — этакая милая пай-девушка, которая в итоге, как Золушка, принца себе ловит. А Пхатчхи — ну та ещё гадюка, все её терпеть не могут, глаза бы не видели. Ан нет! Авторы взяли и щёлк — поменяли всё местами. Вот это поворот, да? Честно, сначала даже растерялся. Как так-то? Ведь привык, что добро всегда побеждает, а злодеи остаются