Хван Джин-и (1 сезон)

В провинции Сондо, среди дымящихся чайных домиков, Хван Джин-и в синем чимаччогори с вышитыми журавлями танцует перед гостем из Сеула — Но Мён-собом. Его пальцы в чернильных пятнах перебирают свиток с неудачным стихом. «Хабу, ваши строки плоские, как рисовая бумага без тени», — смеется Джин-и, поправляя серебряную шпильку в волосах. Позже, в своей комнате с ширмой из павлиньих перьев, она разворачивает подаренный им нефритовый гребень, заворачивает его в шёлк и кладёт рядом с детской куклой, сохранившейся со времён, когда её звали просто Ын-со. Мён-соб, пахнущий кедровыми дощечками для письма, просит: «Спой ту песню про иву у ручья», но она отворачивается к окну, где дождь смывает пыль с бамбуковых штор.

Госпожа Хён, хозяйка гивана, ломает веер об колено, узнав, что Джин-и три ночи подряд уходила к реке через пролом в задней стене. «Он сын сучжан-вана! — шипит она, вытирая со лба пот платком с выцветшим узором. — Его отец приказал сжечь гиван, если сын ещё раз появится здесь». Джин-и прячет окровавленный обрывок письма Мён-соба («…отец пригрозил отречься, если я не вернусь…») под подушку, где уже лежит засохшая ветка абрикоса. На рассвете она играет на каягыме у каменного моста, но вместо шагов слышит только крик торговца тофу. Через неделю, разбирая его старые стихи, она находит между строк засохшего светляка — его последний ответ.