Лука, 16 лет, каждое утро замешивает тесто в пекарне семьи Росси на узкой улочке Кастельветро. Запах корицы смешивается с дымом от мотоцикла «Веспа», который он чинит во дворе после смены. Однажды, разбирая коробки с мукой, находит потёртый дневник деда — страницы испещрены схемами тоннелей под городом и фразой: «Они проснутся в полнолуние». София, соседка-художница, замечает дрожь в его руках за стойкой: «Опять не спал? Твои круассаны стали горчить». Ночью Лука пробирается в катакомбы за
Антонио, плотник из сицилийской деревушки Санта-Лучия, после удара током от старой пилы начал видеть тени умерших. В мастерской, пропахшей олифой и стружкой, он вырезал кресты, шепча: *«Мария сказала, что дождь продлится до четверга»* — слова соседки, умершей два года назад. Священник отец Карло, протирая очки виноградным платком, требовал прекратить «спектакль»: *«Ты пугаешь детей. Вчера Джузеппе убежал с исповеди, крича, что ты шепчешься с его дедом»*. Антонио молча подбирал гвозди с
Казалось бы, идеальный план — Рим, солнце, Тоскана... Ан нет! Мэгги-то всё расписала по дням, а её шестнадцатилетняя Саммер уже третий день ноет, как заведённая: «Ма-а-ам, я скучаю по Джейсону!» Да не скучает она, а просто рвёт обратно в Штаты к этому своему бойфренду с пирсингом в брови. И всё бы ничего, но тут вдруг на тебе — Лука. Тот самый Лука, первый, с которым в восемнадцать гуляла до рассвета у фонтана Треви. Сердцеед ещё тот, конечно, но глаза... Ох, эти глаза! А тут ещё его мамаша