В пригороде Осаки, в крохотной мастерской между пекарней и химчисткой, 27-летняя Рико чинит вязальные машины. Её клиентка, пожилая г-жа Фудзита, приносит размотавшийся свитер с вышитой меткой "Тацуо, 1973": «Машина съела рукав, а внутри что-то звенело». Рико, разбирая подкладку, находит ключ от заброшенного склада в порту. Запах морской соли въелся в шерсть, как в тот день, когда её отец-рыбак не вернулся с рейса. «Завтра проверю, — бормочет она, пряча ключ в жестяную коробку из-под
Знаешь, вот есть такая Ринко — ей уже за тридцать, работает сценаристкой, но звездой индустрии её точно не назовешь. Парни как-то мимо проходят, а вот подружки — те самые, с кем можно в баре до полуночи трепаться о том, как жизнь несправедлива. Ну типичная история, да? Сидят, вино потягивают, жалуются на начальников-идиотов, на мужчин, которые «не догоняют», на этот вечный бег по кругу… А еще у них есть фишка — спрашивать друг у друга: «А что, если бы мы тогда поступили иначе?» И вот однажды
Ику Касами, новичок в Библиотечном оборонительном отряде, впервые столкнулась с цензурой в 16 лет, когда агенты Медиакомитета вырвали из её рук книгу с розовой обложкой. Неизвестный библиотекарь в очках тогда прикрыл её спиной, бросив: *"Запомни — слова сильнее пуль"*. Теперь она таскает бронежилет с гравировкой "Книги — не преступники", патрулирует залы Центральной библиотеки Токио и учится не путать патроны с дымовыми шашками. Её наставник, сержант Додзима, вечно ворчит,
Ох, помню, как наткнулся на тот самый сборник историй — даже сейчас, спустя годы, мурашки по коже! Той осенью, знаете ли, всё вокруг будто подсказывало: «Смотри, тут есть кое-что… странное». И я залип. Серьёзно, не мог оторваться — каждая история как удар под дых. То листьями шуршали за окном, то ветер выл, а я сидел, уставившись в экран, и думал: «Ну как такое вообще придумывают?» Было в них что-то… не то чтобы пугающее, а скорее тревожно-гипнотическое. Как будто тебе шепчут секрет, который