Хун Дао

Лан, 27 лет, возвращается в ханойский дом после смерти матери Хыонг. В комоде с выцветшими зелёными шторами она находит пачку писем 1994 года, перевязанных аптечной ниткой. Соседка Тхао, разбирая коробку с ритуальными благовониями, бросает: *«Она просила отдать тебе только если умрёт до твоего рождениядиня»*. В нижнем ящике – рецепты на *«Циклофосфамид»* и чеки из клиники «Минь Там», спрятанные под фотографией, где Хыонг держит новорождённую Лан в ситцевом одеяле с вышитыми карпами. На рынке
Тхань, уставший водитель маршрутки, заметил, что родинка на левой щеке сына исчезла, когда купал младенца в жестяном тазу. Его жена Линь, пахнущая луком и кинзой с рынка Донг-Суан, сначала отмахнулась: «Свет из окна искажает», — но сама перерыла вышитую сумку с документами из роддома. В графе «вес при рождении» стояло 3,1 кг, а сейчас дома весы показывали 4,5. «Это не наш сын», — прошептал Тхань, пока соседка снизу стучала шваброй в потолок из-за пролитой воды. Линь дрожащими пальцами нащупала
Лан замечает, что в её табеле за апрель не учли сверхурочные. "Опять эти цифры не сходятся", — бормочет она, пересчитывая купюры в конверте. Май рядом разглаживает смятую униформу утюгом с подгоревшей подошвой: "Спросишь у Тханя? Или опять скажет, что бухгалтерия ошиблась?" В цеху третьего этажа, где воздух пропитан крахмалом и потом, девчонки прячут обрывки газетных статей про забастовки в соседнем районе. После смены Хыонг спешит в общагу — проверяет тетради дочери,