Олег чинит «ГАЗель» в рижском гараже на улице Кришьяня Барона, когда получает смс от Анны — сестры, которая уехала в Вильнюс три года назад. «Привези мамины сережки. И останься, если хочешь есть что-то кроме селедки», — пишет она. Он вытирает руки об промасленный комбинезон, выбрасывает гильзу от «Примы» в мусорку с наклейкой «Dzīvo siltāk!». В автобусе «Rīga-Vilnius» сосед-дальнобойчик предлагает обменять латвийские конфеты на литовские сигареты: ««Лигатне» сладкие, как ваши девчонки, а
Мариус, лысый инженер-электрик с хронической изжогой, каждое утро покупал кофе в ларьке у станции Павилёнис. Его соседка Аушра, студентка-архитектор, носила в рюкзаке макет деревянного моста через Нярис, который постоянно цеплял дверные ручки. Они столкнулись на лестнице дома на улице Йогайлос, когда Аушра выронила папку с чертежами 1967 года — планами заброшенной фабрики «Эльфа». «Ты знаешь, что здесь третья схема не сходится?» — Мариус ткнул грязным пальцем в контур вентиляции, оставив жирное
Эгле, худющая студентка из рижского общежития, нашла в старом учебнике по химии конверт с обгоревшими фотографиями склада у Даугавы. Рядом с ней Мартиньш, сосед-программист, щелкал ручкой: *«Тут даты совпадают с пропажей груза из порта в ’98-м…»*. Они пошли к полуразрушенному зданию на Крастаа, где Эгле наткнулась на ржавую цепь с биркой «Klaipėda». В автобусе, пока Мартиньш спал, она гуглила литовские форумы — один пост упоминал аналогичные цепи в контрабанде янтаря. В Вильнюсе их встретила
Саша, худой парень в потертой куртке, каждое утро толкался у киоска с *"Kava ir laime"* на улице Паменкальнио, покупая дешевый кофе в картонном стакане. Его комната в старом доме возле Ужуписа пахла сыростью и масляной краской — сосед снизу, дядя Римас, вечно что-то красил. По вечерам Саша чинил маршрутки в гараже за автовокзалом, а в перерывах слушал истории Юстаса, коллеги с татуировкой волка на шее: *"Вчера опять видел ту рыжую. Стояла у моста, будто ждала кого"*. Однажды
Знаешь, иногда кажется, что жизнь — это спектакль с плохим режиссёром. Вот как у Эмилии: девчонка-сирота, вцепилась в каунасский театр как в спасательный круг. Думала, рамповый свет согреет лучше печки, а оказалось... тьма за кулисами страшнее, чем в самой долгой литовской зиме. Тыгыдык-тыгыдык по сцене — а за кулисами сплетни липче смолы, взгляды острее ножей. Любовь? Ха! Тут даже воздух пропитан предательством. А она всё носит в себе эту проклятую тайну, будто камень за пазухой. Иногда мне