Мириам Далмазио

Лучио Батталья, в помятом пиджаке и с папкой под мышкой, пробирался через толпу на рынке Пьяцца-дель-Меркато. Его клиентка, Роза Витали, владелица лавки с керамикой, схватила его за рукав: «Они хотят отобрать магазин из-за долга отца. Но я платила!» В ее голосе — хрип от сигарет. Лучио, разглядывая расписки с пятнами кофе, заметил подпись нотариуса Федерико Альбини. «Это подделка, — пробормотал он, — завтра найдем свидетеля». Пока он говорил, Кьяра, его стажер, снимала на телефон треснувшую
Марко, в потёртой кожаной куртке, каждое утро покупает эспрессо в баре на углу via Roma. Его подруга Лина, с розовыми волосами до плеч, пересчитывает купюры в съёмной квартире над пекарней — запах свежих корнетов смешивается с дешёвым парфюмом. «Ты опять забыл про Сару? — бросает она, затягиваясь сигаретой. — Она ждёт у фонтана Треви, а клиент уже звонит». Вечером Марко торгуется с таксистом: «До Трастевере за десять, или я найду другого». В переулках звучат обрывки арабской и румынской речи, а
В Неаполе, на раскопках под старым кладбищем Сан-Лоренцо, археолог Лука Монти натыкается на скелет с зажатым в костях медным медальоном. Его помощница, Роза, с сигаретой в зубах, ворчит: "Опять эти проклятые символы… Тысячу лет прошло, а они всё лезут". Медальон испещрён этрусскими знаками, которые Лука пытается расшифровать в своей квартире над пиццерией. Через треснутый экран телефона он звонит местному историку-алкоголику Энцо: "Если это ритуальный артефакт, то где остальные
Анна копошится в подвале дома, пока её отец Донато чинит генератор. В горной деревне под Палермо трещины на стенах покрыты плесенью, а пластиковые бутылки с дождевой водой выстроились вдоль лестницы. «Птицы сегодня молчат», — бормочет девочка, протирая пыль с фотографии матери. Отец резко хватает её за локоть, услышав скрип половицы наверху: «Ты не выходила? Сказал же — воздух заражен». За окном цикады трещат так громко, что Анна не слышит, как из соседнего дома пропадает старая Лина с кошкой в
Лучано, ветеринар с перекошенной щетиной, нашел в оливковой роще труп мэра Вигаты — Энцо Риццо. В кармане пиджака мертвеца застрял обрывок счета за ремонт старого грузовика Fiat, который Лучано узнал: такой же ржавый «дукато» каждый четверг парковался у траттории его сестры. Эмилия, владелица заведения, вытирала стойку, когда брат вломился с вопросом: «Кому ты вчера продала кролика в вине?». Она смяла тряпку: «Карло Бруно. Говорил, везе́т племяннику в Палермо». На обратном пути Лучано заметил
В Неаполе, на чердаке дома с облупившейся штукатуркой, Марко Бьянки находит потёртый дневник отца-журналиста. Среди записей о забастовках 1980-х мелькает фото: мужчина с татуировкой в виде трёх волков на шее стоит у Бранденбургских ворот. «*Лукас Шульц. Берлин. 1989*», — выведено синими чернилами. Марко летит в Германию, пробирается через бар в Кройцберге, где пахнет перегоревшим маслом и табаком. В углу, за стопкой книг по криптографии, сидит Йохан — седой мужчина в очках с треснувшей оправой.