Мэй, 27 лет, барменка из ханойского кафе «Лотос», каждое утро протирала стойку с треснувшим углом. В джинсах с выцветшими коленями и фартуке, пахнущем вчерашним рыбным соусом, она разгружала ящики с гуавой, когда в дверь вошел Анат — таец в мятом поло, с фотоаппаратом Nikon на шее. «Ты снимаешь грязь на стенах или людей?» — спросила она, кивая на облезлый желтый угол, где висел портрет Хо Ши Мина. Он рассмеялся, достал из рюкзака пакетик тайских леденцов: «Ищу лица, которые не врут. Вот ты,
Лан замечает, что в её табеле за апрель не учли сверхурочные. "Опять эти цифры не сходятся", — бормочет она, пересчитывая купюры в конверте. Май рядом разглаживает смятую униформу утюгом с подгоревшей подошвой: "Спросишь у Тханя? Или опять скажет, что бухгалтерия ошиблась?" В цеху третьего этажа, где воздух пропитан крахмалом и потом, девчонки прячут обрывки газетных статей про забастовки в соседнем районе. После смены Хыонг спешит в общагу — проверяет тетради дочери,