Минджи, в синей униформе с пятном от кофе на рукаве, каждую ночь пересчитывала сдачу в круглосуточном магазине на углу улицы Чханпён. За окном — пустые скамейки и вывеска салона тату с перегоревшей буквой «О». Соён, ее соседка сверху, забегала за энергетиками перед сменой в колл-центре: «Опять скрипит потолок, будто кто-то таскает мешки с цементом». В подсобке, где пахло залежалым рисом, Минджи нашла под полкой Polaroid с отслоившейся кожей — на снимках силуэты с расплывчатыми лицами у
Ынсу, в растянутом свитере с катышками на локтях, переставляла банки с солеными огурцами на ржавой полке. За прилавком воняло сыростью и пережаренным маслом с соседней забегаловки. «Тыщу пятьсот», — бросила она седому старику, который ковырял ногтем ценник на пластиковой ламе. Тот заворчал, вытащил из кармана смятые купюры, пролистал календарь с ободранными углами: «Молодежь сейчас даже скидок не делает». Ынсу молча сунула деньги в ящик с заедающей пружиной. Вечером, протирая консервы от пыли,