Udoka Oyeka

Чиди, щуплая девчонка с выгоревшими на солнце волосами, копалаcь в ржавом ящике под кроватью — искала паспорт сестры. Рынок Икеджа гудел за тонкими стенами: торговцы орехами колотили по ведрам, пытаясь перекричать проповедника с мегафоном. «Достанем 500 тысяч — операция её, нет — похороны», — бормотала она, вытирая пот со лба тряпкой, пахнущей прогорклым пальмовым маслом. Тунде, бывший водитель грузовиков, в это время торговался с уличным оружейником за пистолет с надпиленным серийным номером:
В Лагосе, среди хаоса рынка Илепа, 27-летний Чиди Окафор возит пассажиров на потёртом синем «Ниссан». По вечерам он замечает на стенах трущоб Аджангбади кровь, которую другие не видят. «Ты слепой, что ли?» — спорит он с другом Ике, тыча пальцем в трещину с ржавыми подтёками. В ту же ночь старик в рваной футболке с логотипом «Pepsi» хватает его за руку у ларька с суя: «Они идут за тобой с тех пор, как ты родился в дождливый вторник. Твоя мать… она не умерла от лихорадки». Чиди смеётся, но позже
Сильвия, с утра замотанная в традиционный *адире*, мешает *эба* в кухонной кастрюле, пока Эммануэль, её муж, врубает громкость теленовостей о коррупции в Лагосе. "Ты опять до полуночи с клиентами?" — бросает она, протирая ладони о фартук. Он молчит, доставая из портфеля пачку наира с печатью строительной фирмы. На улице разносчик кричит: "*Данго! Данго!*", а Сильвия замечает след помады на воротнике его рубашки — розовый, как та ткань, что продавала Аиша на рынке Икеджи.