Щин Хе-джон

Минджун застрял в офисе на улице Тхэгеро, дописывая презентацию для клиента из косметической компании. За окном дождь заливал неоновые вывески Сеула, а на столе мерцал экран с незавершённым графиком продаж. «Снова задержишься? — ворчала в трубку мать, пока раскладывала кимчи по контейнерам. — В холодильнике только вчерашний миёккук, разогрей». Он клялся приехать на выходные в Чхунджу, но уже третий месяц откладывал поездку — то дедлайны, то сломался лифт в его пятиэтажке без консьержа. Сестра
Сои просыпается в пять утра от дребезжания будильника-радио, за окном — серые многоэтажки Сеула. На кухне мать кашляет, греет консервированную тушенку. «Духи не сварятся сами», — бормочет Сои, завязывая фартук с пятном от куркумы. На фабрике «Лотос» цех пахнет спиртом и гвоздикой. Начальник Ким, в очках с толстыми линзами, тычет пальцем в график: «Если эссенция из Малайзии не придет к пятнице, тебя уволят, как ту француженку в прошлом году». Сои молча кивает, поправляет резиновые перчатки — на