Эдриан Леруа, 23 года, в очках с треснувшей левой линзой, тащит коробки из старой квартиры на улице Сен-Дени в Монреале. Его соседка Марго, 68 лет, в фартуке с пятнами варенья, кричит через балкон: *«Бросил учебу в политехе ради коров? Твоя мать меня прибьет!»* Он грузит в пикап потрепанный саквояж с золотым гербом — единственное, что осталось от отца-дипломата. В кармане джинсов — письмо от тети Жизель: *«Дом в Сен-Жан-сюр-Ришелье готов, но крыша протекает, а печь 1936 года»*. На ферме Эдриан
Помнишь те фильмы, от которых мурашки по коже не проходят даже спустя годы? Вот тут как раз такой случай. Представь: старый лагерь в лесу, тишина, будто сама природа затаила дыхание. А потом — бац! — всё начинает всплывать, как гнилые листья на поверхности воды. Странные сны, эти полузабытые кошмары из детства... Кажется, режиссёр специально играет на нашей любви к девяностым — толстовки кислотных цветов, кассетные плееры, и эта вечная тревога, что за тобой кто-то следит из чащи. Честно? Меня